Книга Страшного суда - Страница 124

124

Она увела Агнес внутрь и почистила платье. Короткий сон малышку не особенно умиротворил, поэтому стоять смирно, пока Киврин ее расчесывала, она не соглашалась ни в какую. Распутывать колтуны и вытаскивать солому пришлось до самой службы, а потом Агнес еще капризничала всю дорогу до церкви.

Видимо, пожитки посланника состояли не только из вина. Сам посланник облачился в привезенную слугами черную бархатную ризу поверх ослепительно белого подризника, а монах красовался в парче и золотом шитье. Клирика видно не было, как и отца Роша — наверное, услали подальше, чтобы не портил картину. Киврин оглянулась, надеясь, что ему дозволили по крайней мере постоять у дверей и полюбоваться всей этой благодатью, но вход загораживали столпившиеся сельчане.

Выглядели они неважнецки, а некоторые явно мучились похмельем. Как и посланник. Он бубнил текст безо всякого выражения, с каким-то плохо понятным Киврин выговором. Латынь его разительно отличалась от латыни Роша. Впрочем, латынь Латимера и священника-реформиста она тоже мало напоминала. Гласные совсем другие, и «цэ» в «эксцельсис» больше похожа на «зэ». А Латимер твердил о растянутых гласных, священник-реформист утверждал, что в настоящей латыни «цэ» произносится как «к».

Что же тогда настоящая латынь? «Я тебя не оставлю, — обещал тогда Рош. — Не бойся». И она его понимала.

Посланник бубнил монотонной скороговоркой, стараясь отделаться побыстрее. Леди Имейн будто бы не замечала. Взирая на всех с умиротворенным самодовольством, она одобрительно кивала в такт словам проповеди, — в которой речь, кажется, шла об отказе от мирской суеты.

Однако на выходе она задержалась в дверях и, скорбно поджав губы, устремила сердитый взгляд на колокольню. «Теперь-то что не так? — недоумевала Киврин. — Пылинка на колоколе?»

— Вы видели, леди Ивольда, как он убрал церковь? — поделилась Имейн возмущением с Блуэтовой сестрицей, заглушая колокольный звон. — Поставил вместо свечей в алтарных окнах простецкие плошки с жиром. Я должна остаться и отчитать его. Он опозорил наш дом перед епископом.

Пылая праведным гневом, она решительно зашагала на колокольню. А если бы он поставил свечи вместо плошек, подумала Киврин, они бы оказались не того размера или не в тех подсвечниках. Или он бы неправильно их гасил. Предупредить бы его о надвигающейся буре, но Имейн уже почти дошла, а Агнес нетерпеливо дергала Киврин за руку.

— Я устала, — хныкала малышка. — Пойдем спать.

Киврин отвела ее в амбар, уворачиваясь от сельчан, которые по второму кругу завели гулянья на заснеженном выпасе. В костер подбросили свежего хвороста, несколько женщин плясали вокруг, взявшись за руки. Агнес без пререканий улеглась на амбарном чердаке, но не успела Киврин дойти до дома, как обнаружила, что девочка пустилась за ней вдогонку.

— Агнес, — строго начала Киврин, уперев руки в боки, — ты почему вскочила? Сама ведь говорила, что спать хочешь.

— Черныш занедужил.

— Занедужил? Что с ним такое?

— Ему плохо, — повторила Агнес. Ухватив Киврин за руку, она повела ее обратно в амбар и вверх, на чердак. Щенок безжизненным комочком обмяк на соломе. — Ты сготовишь ему снадобье?

Киврин подобрала щенка — и бережно уложила обратно. Он уже начал коченеть.

— Ох, Агнес, боюсь, ему уже не поможешь.

Девочка, присев на корточки, с любопытством присмотрелась к щенку.

— И капеллан у бабушки умер. Черныша сгубила горячка?

«Черныша сгубило чрезмерное внимание», — ответила Киврин мысленно. Его вчера столько тискали, дергали, отнимали друг у друга и чуть не задушили… Заласкали беднягу до смерти. Да еще в Рождество — хотя Агнес, кажется, не особенно расстроилась.

— Теперь будут похороны? — спросила девочка, осторожно дотрагиваясь пальцем до щенячьего уха.

Нет, какие там похороны. В Средние века домашних питомцев не хоронили в коробках из-под обуви. Их просто кидали под куст или в ручей.

— Мы зароем его в лесу, — придумала Киврин, слабо, впрочем, представляя, как они смогут прокопать мерзлую землю. — Под деревом.

Вот теперь Агнес огорчилась.

— Нет, пусть отец Рош похоронит Черныша на погосте.

Киврин сомневалась, что даже ради Агнес, для которой он готов на все, отец Рош согласится хоронить животное по христианскому обычаю. Наличие души у домашних любимцев отрицалось вплоть до XIX века, но и викторианцы не требовали христианского погребения для своих усопших собак и кошек.

— Я прочитаю над ним отходную, — пообещала Киврин.

— Отец Рош должен похоронить его в ограде, — надулась Агнес. — И позвонить в колокол.

— Все равно придется погодить с похоронами до окончания Рождества, — нашлась Киврин. — А после праздника я спрошу у отца Роша, как быть.

Только непонятно, что теперь делать с тельцем. Не оставлять же мертвого щенка у постели девочек.

— Пойдем отнесем Черныша вниз.

Стараясь не морщиться, Киврин подхватила коченеющий трупик и слезла по лестнице. Внизу она оглянулась в поисках какого-нибудь ящика или мешка, но ничего не нашла. Тогда она уложила щенка в углу рядом с косой и велела Агнес принести соломы, чтобы его укрыть.

Девочка обрушила на него целую охапку.

— Если отец Рош не позвонит в колокол, душа не попадет на небо… — разрыдалась она.

Киврин успокаивала ее битых полчаса. Баюкала, вытирая льющиеся по щекам девочки слезы, и приговаривала: «Ну, будет, будет, ш-ш-ш».

На дворе послышались шум и возгласы. Рождественские гулянья добрались до господского дома? Или гости собрались на охоту? Киврин различила конское ржание.

124