Корова протиснулась в дверь почти на две трети и безнадежно заткнула выход. Раскидав ногой тростник, чтобы можно было ровно поставить бутылку, Киврин сложила свою ношу на пол и вытолкнула корову наружу под непрекращающееся страдальческое мычание.
Однако несчастная скотина тут же стала ломиться обратно в сени.
— Нет! — сказала Киврин. — Некогда.
Но все же поднялась на амбарный чердак и сбросила оттуда корове охапку сена. А потом, подхватив бутылку и плащ, побежала в церковь.
Рош лежал без сознания. Тело его обмякло, огромные ноги были широко разбросаны, а руки лежали вдоль туловища ладонями вверх. Его словно опрокинули навзничь мощным ударом. Дышал он тяжело и прерывисто, будто в ознобе.
Киврин укрыла его тяжелым пурпурным плащом.
— Рош, я вернулась.
Она похлопала его по простертой руке, но он даже не шелохнулся. Подняв шторку фонаря, Киврин зажгла от него все остальные свечи. Из тех, что передала леди Имейн, остались только три, и то уже наполовину сгоревших. Оглянувшись, она запалила заодно и лучины, и толстую сальную свечу в нише святой Катерины, а потом сдвинула их поближе к ногам Роша, чтобы хоть что-то видеть.
— Я сниму с вас штаны, — предупредила она, откидывая покрывало. — Нужно вскрыть бубон. — Она развязала потрепанный пояс штанов. Рош лежал смирно, только застонал негромко и будто захлебываясь.
Киврин попыталась сперва спустить штаны с бедер, потом потянула за штанины, но они сидели слишком туго. Придется разрезать. Жаль, не догадалась прихватить из дома Розамундины ножницы.
— Сейчас разрежу, — сообщила Киврин, отползая туда, где оставила нож и бутылку вина. — Я постараюсь осторожно, чтобы вас не поранить.
Она понюхала горлышко бутылки, сделала глоток и поперхнулась. Хорошо. Вино старое, крепкое. Киврин полила им лезвие ножа, вытерла о собственные штаны, полила еще, стараясь оставить побольше, чтобы хватило на обработку раны.
— Beata, — пробормотал Рош, нащупывая пах.
— Все хорошо, — успокоила его Киврин и, взявшись за одну штанину, надрезала шерстяную ткань. — Я понимаю, что болит, но сейчас я его вскрою. — Ухватившись за края надреза обеими руками, она рванула в разные стороны, и ткань разошлась с громким треском. Рош дернул коленями. — Нет, нет, не сгибайте. — Киврин налегла на них, прижимая к полу. — Мне нужно вскрыть бубон.
Колени не поддавались. Оставив их на время в покое, она разорвала штанину до конца, чтобы добраться до бубона. Тот оказался в два раза крупнее Розамундиного и абсолютно черный. Давным-давно надо было его вскрыть, много дней назад.
— Рош, опустите ноги, пожалуйста, — попросила Киврин, наваливаясь на них всем весом. — Нужно вскрыть чумной нарыв.
Он не реагировал. Возможно, просто ее не слышал, а мышцы сгибались рефлекторно, помимо его воли, как у клирика, но Киврин некогда было ждать, пока пройдет спазм. Бубон мог лопнуть в любой момент.
Поразмыслив, она опустилась на пол и просунула руку с зажатым в ней ножом под согнутые колени. Рош застонал, Киврин перехватила нож и осторожно, плавно подвела его острием к самому бубону.
От мощного удара ногами в грудь Киврин полетела навзничь. Нож выскочил у нее из рук и лязгнул по каменным плитам. Задохнувшись, Киврин, хрипя, хватала ртом воздух. Она попыталась сесть, но правый бок словно огнем обожгло, и она повалилась обратно, схватившись за ребра.
Рош кричал, протяжным диким криком, как затравленный зверь. Киврин медленно перекатилась на левый бок, крепко зажав правый ладонью, и приподняла голову, силясь посмотреть, что со священником. Он качался взад-вперед, как ребенок, отчаянно голося и подтянув голые ноги к груди. Бубона Киврин не разглядела.
Она привстала на локте, опираясь рукой о каменный пол, потом осторожно подтянула ее к себе, садясь, и наконец встала на колени, постанывая от боли, однако ее скулеж утонул в крике Роша. Должно быть, от удара треснуло несколько ребер. Киврин плюнула на ладонь — нет, крови не видно.
Поднявшись на колени, она посидела на пятках, обхватив себя руками, чтобы унять боль.
— Простите, — прошептала она. — Я не хотела вас обидеть. — Ползком на коленях Киврин двинулась к Рошу, помогая себе правой рукой. От движения она задышала глубже, и каждый вдох отзывался кинжальной резью в боку. — Все хорошо, Рош, я иду, уже иду…
Услышав ее голос, он судорожно прижал колени к груди, и Киврин обогнула его сбоку, подползая вдоль стены, чтобы он ее снова не задел. Одна из свечей, опрокинутая ударом, лежала в лужице разлившегося воска, но все еще горела. Киврин подняла ее и положила руку Рошу на плечо.
— Ш-ш-ш, все хорошо. Я здесь. — Крики смолкли. — Простите, — повторила она, наклоняясь. — Я не хотела вас обидеть. Я только пыталась вскрыть бубон.
Колени прижались к груди еще плотнее. Подхватив красную свечу, Киврин подняла ее над обнаженным бедром Роша. Бубон чернел на прежнем месте, такой же твердый и громадный. Нож не оставил на нем даже царапины. Киврин приподняла свечу повыше, оглядываясь в поисках ножа. Он улетел куда-то к могиле рыцаря. Киврин посветила туда, надеясь, что лезвие блеснет в темноте.
Она стала осторожно разгибаться, чтобы не потревожить ребро, но боль снова накрыла ее и заставила с криком согнуться пополам.
— Что такое? — подал голос Рош. Он открыл глаза, в углу рта выступила кровь. Наверное, прикусил язык, когда кричал и дергался. — Я тебя зашиб?
— Нет, — опускаясь рядом с ним на колени, ответила Киврин. — Нет. Ничего страшного. — Она вытерла его губу рукавом куртки.