— Тут бац — карантин, и говорят — езжайте назад в Лондон, но мне-то неохота обратно. Мне нужно к бабушке Мэри. Поэтому я пролез через кордон, а охранник увидел меня и кричит: «Стой, куда ты?» Он за мной, а я со всех ног по улице и ныряю в переулок…
Вороной остановился, и Киврин с Колином спешились. Колин снял шарф, Киврин приподняла свою заскорузлую от крови куртку, и мальчик замотал шарф вокруг ее ребер. Дануорти понимал, что ей, наверное, еще больнее, чем кажется, что нужно хотя бы попытаться ей помочь, но боялся, что, сойдя с ослика, обратно уже не заберется.
Киврин, подсадив Колина, вскарабкалась в седло, и они поехали дальше, останавливаясь на каждом повороте и у каждого ответвления — Колин склонялся над навигатором и тыкал пальцем, а Киврин утвердительно кивала.
— Вот здесь я упала с осла, — сказала она у очередной развилки. — В первую ночь. Мне было так плохо. Я принимала его за разбойника.
Они доехали до другой развилки. Снег давно кончился, но небо над деревьями было темным и хмурым. Колину приходилось светить на экран навигатора фонариком. Ткнув в правую тропку, он снова пристроился позади Киврин и продолжил рассказ о своих приключениях:
— Мистер Дануорти говорит: «Вы потеряли привязку!», а потом как повалится на мистера Гилкриста, и оба упали.
Мистер Гилкрист как будто назло все делал, даже не разрешил мне его укрыть. А он дрожит весь, и жутко горячий, я его зову: «Мистер Дануорти, мистер Дануорти!», но он меня не слышит. А мистер Гилкрист только твердил: «Вы лично за все ответите».
Ветер усиливался, снова бросая пригоршни снега в лицо. Дануорти, дрожа, вцепился в жесткую ослиную гриву.
— Они все от меня скрывали, — пожаловался Колин. — А когда я хотел прорваться к бабушке Мэри, сказали: «Дети не допускаются».
Теперь они ехали против ветра, который ледяными порывами задувал под плащ Дануорти. Профессор наклонился вперед, чуть не ложась на ослиную шею.
— Вышел доктор, — рассказывал Колин, — и начал шептаться с медсестрой, и я понял, что бабушка умерла.
Дануорти почувствовал, как сжимается сердце. «Ох, Мэри…»
— Я не знал, что делать, и я просто сидел там в коридоре. И тут подходит миссис Гаддсон — это жутко некрозная тетка — и начинает зачитывать мне из Библии, что на все воля божья. Ненавижу миссис Гаддсон! — воскликнул он со злостью. — Это ей надо было заболеть гриппом!
Голос Колина зазвенел в ушах Дануорти, слова разнеслись эхом по лесу и запутались в ветвях, теряя смысл, но при этом почему-то не таяли в холодном воздухе, и, казалось, могли долететь через семь столетий до самого Оксфорда.
И тут Дануорти осенило, что Мэри ведь еще не умерла — что здесь, в этом жутком году, в этом страшном веке, который тянет на десятку с гаком, она еще жива, и он почувствовал облегчение, какого совсем не ожидал здесь найти.
— И тогда мы услышали колокол. Мистер Дануорти сказал, что это вы, зовете на помощь.
— Так и было, — ответила Киврин. — Нет, так нельзя. Он упадет.
Дануорти осознал, что они снова спешились и стоят рядом с осликом, а Киврин держит веревочную уздечку.
— Нужно посадить вас на лошадь, — сказала Киврин, обхватывая Дануорти за пояс. — Иначе вы свалитесь с осла. Слезайте, я вам помогу.
Помогать пришлось обоим — Киврин обхватывала его рукой (наверняка превозмогая дикую боль в ребрах), а Колин подпирал почти всем своим телом.
— Мне бы посидеть чуть-чуть, — выбивая зубами дробь, проговорил Дануорти.
— Некогда, — попытался возразить Колин, но все же они отвели его на край тропки и осторожно усадили спиной к валуну.
Киврин вытащила из-под полы три таблетки аспирина и протянула на раскрытой ладони профессору.
— Вот, возьмите.
— Это же для тебя. Чтобы ребра…
— Со мной все будет хорошо, — заверила Киврин, глядя на него суровым немигающим взглядом, и пошла привязывать коня к кусту.
— Может, воды? — предложил Колин. — Я могу разжечь костер и растопить снега.
— Я сейчас, ничего страшного. — Дануорти закинул таблетки в рот и проглотил.
Киврин поправляла стремена, уверенной рукой развязывая кожаные ремни. Подтянув их и закрепив заново, она вернулась к Дануорти, чтобы помочь ему подняться.
— Готовы? — спросила она, подхватывая его под руку.
— Да, — ответил профессор и попытался встать.
— Плохо мы придумали, — сказал Колин. — Нам его никогда не поднять.
Однако у них все же получилось — Дануорти поставил одну ногу в стремя и ухватился за луку, а Киврин с Колином подсадили его общими усилиями, и под конец он даже помог им слегка, протянув руку, чтобы Колин смог вскарабкаться впереди.
Озноб прекратился, но Дануорти не знал, хорошо это или плохо, и когда они тронулись дальше, за Киврин, трясущейся на ослике, и Колин с ходу продолжил рассказ, Дануорти прижался к его спине и закрыл глаза.
— И я решил, что после школы поступлю в Оксфорд и стану историком, как вы. Но я не хочу во времена чумы. Я отправлюсь на крестовые походы.
Дануорти слушал, навалившись на спину Колина. В лесу темнеет, они в Средневековье, двое калек и ребенок, а Бадри, еще один калека, удерживает переброску, рискуя свалиться с рецидивом. Но почему-то эти мысли не вызывали у Дануорти ни паники, ни даже беспокойства. У Колина есть навигатор, а Киврин знает, куда ехать. Все будет хорошо.
Даже если они не найдут переброску и застрянут здесь навеки, даже если Киврин его не простит, она не пропадет. Она отвезет их в Шотландию, куда так и не добралась чума, а Колин добудет из своего бездонного кармана рыболовные снасти и сковородку, и они наловят лосося и форели на ужин. И может, даже найдут Бейсингейма.