Книга Страшного суда - Страница 60

— Не стоило так себя истязать, — проговорила леди Имейн. — Гэвин уже перевез их сюда.

— Все?

— Да, — кивнула Розамунда. — И повозку, и сундуки.

Второй колокол смолк, и первый остался звонить в одиночестве — мрачно, размеренно и тоскливо. Похоронный звон возвещал гибель последней надежды. Гэвин перевез все в поместье.

— Негоже терзать леди Катерину разговорами на таком морозе, — спохватилась Розамунда, сразу став похожей на свою мать. — Ей нездоровится. Надобно поскорее завести ее в дом, пока она не простыла.

«Я уже простыла», — подумала Киврин. Гэвин перевез все в поместье, и теперь переброску не отыскать. Все приметы перевез. Даже телегу.

— Это ты недоглядела, Мейзри, — сказала леди Имейн, выталкивая Мейзри вперед, чтобы та взяла Киврин под руку. — Нельзя было оставлять ее одну.

Девушка отшатнулась от грязнули служанки.

— Сможете идти? — спросила Розамунда, уже сгибаясь под тяжестью Киврин. — Или лучше привести лошадь?

— Нет. — Мысль о том, чтобы ее везли, как беглую пленницу, на лошади, казалась невыносимой. — Не надо. Я дойду.

Ей пришлось навалиться на плечо Розамунды и на грязную руку Мейзри, и продвигались они медленно, но Киврин выдержала. Мимо лачуг и мажордомова жилища, и любопытных свиней в загоне, на двор поместья. На камнях у амбара темнел толстый ясеневый кряж, и на перекрученные корни ложились легкие снежинки.

— Она себя так в гроб загонит, — проворчала леди Имейн, жестом веля Мейзри открыть тяжелую деревянную дверь. — Как пить дать, опять сляжет.

Снег повалил гуще. Щеколда на двери напоминала хитроумную защелку на клетке с крысой. «Надо было ее выпустить, — подумала Киврин. — Ну и что, что чума. Надо было выпустить».

Леди Имейн махнула Мейзри, и та снова ухватила Киврин под руку. Но Киврин вывернулась, отпустила плечо Розамунды и одна, без поддержки, шагнула через порог в темноту.

Запись из «Книги Страшного суда»

(005982-013198)

18 декабря 1320 года (по старому стилю). Кажется, у меня пневмония. Я хотела сама отыскать место переброски, но не дошла, у меня случился рецидив или что-то вроде. При каждом вдохе кинжальная боль под ребрами, а когда кашляю (кашляю я постоянно), такое чувство, что все внутри рвется в клочья. Некоторое время назад я попыталась сесть в постели — и меня тут же бросило в пот, наверное, подскочила температура. Доктор Аренс перечисляла это все в симптомах пневмонии.

Леди Эливис еще не вернулась. Леди Имейн намазала меня какой-то жутко вонючей растиркой, а потом велела послать за женой мажордома. Я думала, она будет снова ее «распекать» за вторжение в господский дом, но когда явилась эта женщина со своим полугодовалым младенцем, Имейн сказала: «Горячка с головы перекинулась на грудь». Жена мажордома взглянула на мой висок, потом вышла и вернулась уже без ребенка, зато с плошкой горького отвара. Наверное, кора ивы или что-то вроде, потому что жар спал, и под ребрами печет уже меньше.

Жена мажордома маленькая и тощая, с острым личиком и пепельными светлыми волосами. Кажется, подозрения леди Имейн, что это жена «вводит мажордома в грех», не беспочвенны. Она пришла в подбитом мехом киртле с длиннющими рукавами, чуть не до пола, и ребенок у нее был завернут в шерстяное одеяло тонкой вязки, а разговаривает она, странно растягивая слова, видимо, в подражание выговору леди Имейн.

«Зарождающийся средний класс», как сказал бы мистер Латимер, нувориши, ждущие своего часа, который наступит через тридцать лет, когда грянет чума и унесет с собой треть аристократии.

— Это ее нашли в лесу? — полюбопытствовала жена мажордома с порога — безо всяких церемоний и «приличествующей скромности», улыбаясь леди Имейн, как старой подруге.

— Да. — Леди Имейн умудрилась вложить в один короткий слог раздражение, презрение и неприязнь.

Жена мажордома как ни в чем не бывало подошла к кровати — и отшатнулась, единственная из всех выказывая опасение заразиться.

— У нее не (какая-то там) горячка?

Переводчик не разобрал слово, и я тоже — из-за неудобоваримого выговора. Флоронийская? Флорентийская?

— Рана на голове, — отрезала Имейн. — От нее и горячка в груди.

Жена мажордома кивнула.

— Отец Рош рассказал, как они с Гэвином нашли ее в лесу.

Имейн поджала губы, осуждая панибратское упоминание рыцаря по имени, и жена мажордома, в этот раз уловив недовольство, быстренько убралась заваривать ивовую кору. Даже коротенький реверанс изобразила у порога.

После ухода Имейн ко мне пришла Розамунда — подозреваю, ее назначили приглядывать за мной, чтобы я снова не сбежала, — и я поинтересовалась, правда ли, что Гэвин обнаружил меня не один, а с отцом Рошем.

— Нет, — ответила Розамунда. — Гэвин встретил отца Роша по дороге и поручил присмотреть за вами, чтобы самому отправиться обратно на поиски разбойников, но никого не нашел, и они вдвоем привезли вас сюда. Вам не о чем беспокоиться. Гэвин перевез все вещи в поместье.

Я не помню, чтобы отец Рош появлялся до того, как меня уложили в светлице, но если это правда и Гэвин встретил его недалеко от переброски, может, он знает место…

(Пауза.)

Я думаю над словами леди Имейн: «Горячка от головы перекинулась на грудь». Похоже, никто здесь не понимает, что я больна. Они спокойно пускают ко мне девочек, насторожилась только жена мажордома, однако и та, узнав, что у меня «горячка в груди», подошла к кровати уже без опаски.

Но ведь она боялась заражения в принципе, и Розамунда на мой вопрос, почему она не пошла с матерью навестить коттера, ответила как о само собой разумеющемся: «Матушка меня не берет. Коттер хворает».