— Ты обещала! — кривя нижнюю губу, захныкала Агнес.
— Я не могу тебя сейчас отвести, — ответила Киврин ласково. — Но сказку я тебе расскажу. Только тихо-тихо. — Она прижала палец к губам. — Чтобы не будить Розамунду и клирика.
Агнес утерла сопливый нос.
— Расскажешь про непослушную девицу? — театральным шепотом спросила она.
— Да.
— А тележке можно послушать?
— Да.
Агнес со всех ног метнулась за своей повозкой и, прибежав обратно, вскочила на скамью, собираясь штурмовать баррикаду.
— Нет, ты садись на пол по ту сторону, а я сяду здесь, внутри, — остановила ее Киврин.
— Я тебя так не услышу, — снова надулась Агнес.
— Еще как услышишь — если не будешь шуметь.
Агнес проворно сползла со скамьи и примостилась у перевернутого стола. Тележку она устроила рядом, наказав ей: «Сиди тихо-тихо».
Киврин окинула беглым взглядом своих больных и тоже села на пол, привалившись спиной к столу. Снова накатила усталость.
— Жила-была… — подсказала Агнес.
— Жила-была в далеком-предалеком королевстве маленькая девочка. Она жила у самого дремучего леса…
— Отец говорил ей: «Не ходи в лес!», но она не послушалась.
— Она не послушалась, — согласилась Киврин. — Она надела свой плащ…
— Красный, с капюшоном. И пошла в лес, хотя отец ей не велел.
Хотя отец ей не велел. «Со мной все будет в полном порядке, — уверяла она мистера Дануорти. — Я не пропаду».
— Она плохо сделала, что пошла, да? — спросила Агнес.
— Она хотела посмотреть, что там. Думала, только одним глазком взглянет и все, — объяснила Киврин.
— Нет, она плохо сделала, — решила Агнес. — Я бы ни за что не пошла. В лесу темно.
— Очень темно, и слышны всякие страшные шорохи.
— Волки! — прошептала Агнес, и Киврин услышала, как она ерзает у столешницы, стараясь подобраться поближе. Сжалась в комок, подтянув к себе колени, в обнимку с маленькой деревянной тележкой.
— Девица подумала: «Мне здесь не нравится» и хотела вернуться обратно, но заблудилась в темноте. И вдруг на нее кто-то как выскочит!
— Волк! — выдохнула Агнес.
— Нет. Это был медведь. И спросил ее медведь: «Что ты делаешь в моем лесу?»
— Девочка испугалась, — дрожащим от страха голоском подсказала Агнес.
— Да. «Не ешь меня, медведь, пожалуйста! — взмолилась девица. — Я заблудилась и не могу отыскать дорогу домой». А медведь на самом деле был добрый, хоть и казался злым, и он сказал: «Я выведу тебя из леса». «Как? — не поняла девица. — Здесь такая темень». «Мы спросим сову. Она видит в темноте».
Киврин рассказывала, выдумывая на ходу, и постепенно успокаивалась сама. Когда Агнес перестала перебивать, Киврин, не прерывая рассказа, осторожно встала и перегнулась через баррикаду.
— «Ты знаешь, как выйти из леса?» — спросил медведь у ворона. «Знаю», — ответил ворон.
Агнес спала, привалившись к столешнице, крепко прижимая к себе тележку и разметав по полу свою красную накидку.
Укрыть бы ее чем-нибудь, но Киврин не осмеливалась. В постельных покрывалах кишат чумные бациллы. Она посмотрела на леди Имейн, которая молилась лицом в угол.
— Леди Имейн! — тихонько позвала Киврин, но та будто не слышала.
Тогда она подбросила дров в огонь и снова села спиной к столешнице, запрокинув голову.
— «Я знаю, как выйти из леса, — ответил ворон. — Я вас выведу», — тихо проговорила Киврин. — Он захлопал крыльями быстро-быстро и сразу же пропал за верхушками деревьев.
Наверное, она заснула, потому что, когда открыла глаза, огонь уже догорал и шея затекла. Розамунда и Агнес не просыпались, зато проснулся клирик и неразборчиво звал Киврин. Белый налет обволакивал весь его язык целиком, а изо рта шел такой смрад, что Киврин резко отвернула голову, чтобы не задохнуться. Бубон снова начал сочиться — темной густой жидкостью, воняющей тухлым мясом. Киврин перевязала плечо заново, стискивая зубы и едва удерживая рвотный позыв, а старую повязку отнесла в дальний угол зала, потом вышла и помыла руки у колодца, по очереди поливая сначала одну, потом вторую ледяной водой из ведра и глотая свежий морозный воздух.
Во двор вошел Рош.
— Ульрик, сын Хала, — обронил он на ходу. — И мажордомов старший, Вальтеф.
В сенях он споткнулся о ножку скамьи и чуть не упал.
— Вы устали, — сказала Киврин. — Ступайте прилягте, отдохните немного.
Имейн неуклюже поднялась с колен, будто ее не держали затекшие ноги, и деревянной походкой двинулась навстречу Киврин с Рошем.
— Не могу. Я пришел за ножом, чтобы настругать ивы, — ответил Рош, но все же сел, уставившись невидящими глазами сквозь огонь.
— Хотя бы дух переведите. Я принесу эля.
Отодвинув скамью в сторону, она зашагала к дверям.
— Из-за тебя пришла к нам эта хворь, — раздался за спиной голос леди Имейн.
Киврин обернулась. Старуха стояла посреди зала, буравя взглядом Роша. К груди она обеими руками прижимала молитвенник, из которого свисал на цепочке реликварий.
— За твою нерадивость маемся мы. Он читал литургию Мартынова дня в день святого Евсевия. Он запятнал свою ризу, — обратившись к Киврин, начала перечислять леди Имейн тем же тоном, каким жаловалась сестре сэра Блуэта. Пальцы ее перебирали звенья цепочки, отсчитывая грехи, как на четках. — Он запамятовал закрыть в церкви дверь в прошлую среду после вечерни.
Перекладывает на него собственную вину, догадалась Киврин. Это ведь леди Имейн написала епископу, выпрашивая нового капеллана, она выдала их местонахождение. Ей невыносимо сознавать, что она сама привела в дом чуму. Понимая все это умом, Киврин не могла выдавить из себя ни капли жалости к старухе. «Ты не имеешь никакого права обвинять Роша, — ответила она мысленно. — Он делает все, что в его силах. А ты сидишь в углу и молишься».