Книга Страшного суда - Страница 67

Последнее, впрочем, не исключено. (Что отец Рош ей это рассказал, а не что он и впрямь видел дьявола.) Грань между материальным миром и духовным оставалась достаточно зыбкой до самого Возрождения, современники на каждом шагу видели то ангелов, то Страшный суд, то Богородицу.

Леди Имейн постоянно придирается к отцу Рошу за невежество, неграмотность и некомпетентность. Она не оставляет попыток уговорить Эливис послать Гэвина за монахом в Осни. Когда я спросила, нельзя ли, чтобы он пришел и помолился вместе со мной (надеясь, что уж в этой просьбе не усмотрят «дерзости»), она полчаса жаловалась, как он забыл половину псалма «Приидите, воспоем Господу!», задул свечи, вместо того, чтобы затушить фитили пальцами («воск не бережет»), и забивает головы слуг суеверным вздором (наверняка про дьявола на вороном коне).

В XIV веке деревенские священники были такими же крестьянами, учившими службы и обрывки латыни со слуха. Для меня тут все пахнут одинаково, но знать не считала смердов за людей, поэтому тонкую аристократическую душу Имейн явно коробит исповедаться перед «мужланом».

Наверняка он действительно неграмотный и суеверный. Хотя свое дело знает. Он держал меня за руку, когда я была при смерти. И уговаривал не бояться. И я не боялась.

(Пауза.)

Стремительно иду на поправку. Сегодня днем я просидела в постели целых полчаса, а вечером спустилась к ужину. Леди Эливис принесла мне коричневый киртл из грубого сукна и горчичного цвета сюрко, а еще что-то вроде платка, повязать остриженные волосы (судя по тому, что апостольник с чепцом мне не предложили, Эливис, должно быть, считает меня девицей вопреки всем наговорам Имейн и шипению про «любодеек»). Моя одежда оказалась то ли неправильной, то ли слишком нарядной для повседневной носки — неизвестно, Эливис ничего на этот счет не сказала. Они с Имейн помогали мне одеться. Я думала попросить помыться, прежде чем надевать новое, но побоялась вызвать лишние подозрения у Имейн.

Она и так пристально следила, как я завязываю тесемки на платьях и шнурую обувь, а потом не спускала с меня глаз за ужином. Я сидела между девочками, и мы ели с одной лепешки-тренчера. Мажордома отсадили на самый дальний конец, Мейзри вообще нигде не было видно. Если верить мистеру Латимеру, приходской священник тоже столовался у господ, но, судя по всему, манеры отца Роша и здесь оскорбляли эстетические чувства леди Имейн.

Мы ели мясо — оленину? — с хлебом. Во вкусе оленины чувствовались корица, соль и хранение без холодильника, а хлеб был черствый, как сухарь, но все лучше каши, и ошибок за столом я вроде не наделала.

Хотя в остальное время оплошности я, наверное, совершаю на каждом шагу, настораживая леди Имейн. Одежда, руки, построение фраз — все слегка (или совсем не слегка) не такое, и в итоге я кажусь странной, чужеродной — в общем, подозрительной.

У леди Эливис все мысли занимает тревога за мужа и процесс, ей не до моих промахов, а девочки еще малы. Зато леди Имейн подмечает все и наверняка ведет учет нестыковкам, как грехам отца Роша. Слава богу, я не назвалась Изабель де Боврье. Она бы лично отправилась в Йоркшир, рискуя завязнуть в снегу, лишь бы меня уличить.

После ужина пришел Гэвин. Мейзри, объявившаяся наконец с пылающим ухом и деревянной бадьей эля, подтащила скамьи к очагу, подсунула в огонь несколько толстых сосновых поленьев, и женщины уселись шить при свете этого костра.

Гэвин встал в сенях — видимо, только что с тяжелой дороги, и сперва его никто не заметил. Розамунда корпела над шитьем. Агнес катала туда-сюда тележку с деревянным рыцарем, а Эливис что-то втолковывала Имейн насчет коттера, которому, кажется, все хуже. От дыма у меня саднило в груди, поэтому я отвернулась, чтобы не закашляться, — и увидела, как рыцарь смотрит на Эливис.

В следующую секунду Агнес наехала своей тележкой на ногу Имейн, которая обозвала ее дьявольским отродьем, и Гэвин шагнул в зал. Я опустила глаза, про себя умоляя его заговорить со мной.

Он заговорил, преклонив колено перед моей скамьей:

— Сударыня, я рад видеть вас в добром здравии.

Я не представляла, что в таких случаях положено отвечать и положено ли, поэтому только склонила голову ниже.

Он, как преданный слуга, так и стоял на одном колене.

— Леди Катерина, вы действительно ничего не помните о своих обидчиках, как мне сказали?

— Да, — пробормотала я.

— И о своих слугах? Куда они могли бы кинуться?

Я потупясь покачала головой.

Он повернулся к Эливис:

— Я напал на след лиходеев, леди Эливис. Их было много, и все конные.

Я испугалась, что сейчас он расскажет, как отловил какого-нибудь бедного крестьянина с вязанкой дров и вздернул на суку.

— Прошу вашего дозволения пуститься за ними в погоню и отомстить за честь дамы!

Эливис отчего-то сторожилась, как тогда, в светелке.

— Мой супруг наказал нам никуда отсюда не отлучаться до его приезда, и вам он поручил охранять дом. Нет, не дозволяю.

— Вы не ужинали, — подала голос леди Имейн, ставя точку в разговоре.

Гэвин встал.

— Благодарю вас за помощь, сударь, — поспешно заговорила я. — Это ведь вы нашли меня в лесу. — В горле запершило от подступающего кашля. — Прошу вас, поведайте мне, где именно это было?

Тараторить не стоило. Я закашлялась, хватанула воздух ртом и согнулась пополам от боли.

Когда я справилась с приступом, Имейн уже поставила на стол мясо и сыр для Гэвина, а Эливис снова принялась за шитье, поэтому я так ничего и не выяснила.

Хотя нет, неправда. Я знаю теперь, почему Эливис напрягается в присутствии рыцаря, и зачем он рассказывает сказки про целую шайку разбойников. И к чему все эти разговоры про «любодеек».