Я видела его лицо, когда он стоял в сенях, и ни один переводчик не мог бы передать его взгляд точнее. Гэвин влюблен в жену своего господина.
Дануорти проспал до самого утра.
— Секретарь рвался вас разбудить, но я его не пустил, — проинформировал Колин, протягивая Дануорти растрепанную стопку разнокалиберных бумаг. — Вот, он просил передать.
— Сколько времени? — Дануорти одеревенело сел в кровати.
— Половина девятого. Звонари и карантинники уже в столовой, завтракают. Овсянкой. — Колин сделал вид, будто давится. — Некрознейшая штука. Этот секретарь говорит, что на яйца и бекон придется ввести паек.
— Половина девятого утра? — уточнил Дануорти, близоруко моргая и щурясь на окно, затянутое все той же хмурой пеленой. — Плохо. Я собирался наведаться в лечебницу к Бадри.
— Знаю, — кивнул Колин. — Бабушка Мэри велела дать вам выспаться, а Бадри вы все равно не смогли бы расспросить, потому что они там его обследуют.
— Она звонила? — спросил Дануорти, нащупывая очки на тумбочке.
— Я туда сам сходил утром. На анализ крови. Бабушка Мэри сказала, что кровь достаточно сдавать раз в сутки.
Дануорти нацепил очки и посмотрел на Колина.
— А вирус еще не определили, она не говорила?
— Не-а, — помотал головой Колин. Щеку его оттопыривал леденец. Интересно, он так с ним и спал всю ночь? Почему тогда леденец не уменьшается в размерах? — Она вам переслала таблицы контактов, — продолжал Колин, вручая Дануорти бумаги. — И еще звонила та женщина, которую мы видели у лечебницы. Которая на велосипеде.
— Монтойя?
— Да. Спрашивала, не знаете ли вы, как связаться с женой Бейсингейма. Я ей обещал, что вы перезвоните. А когда тут почта приходит?
— Почта? — удивился Дануорти, просматривая листки.
— Мама не успела купить подарки, чтобы отдать их мне перед посадкой на поезд. Сказала, что вышлет почтой. Почту ведь пропустят в карантин?
Некоторые из листков склеились — очевидно, Колин продолжал периодически инспектировать леденец — и оказались не таблицами контактов, а разрозненными записками от Финча. В Сальвине заклинило створку обогревательной системы. Госздрав запрещает жителям Оксфорда и окрестностей контактировать с инфицированными. Миссис Бейсингейм уехала на Рождество в Торки. Туалетная бумага почти на исходе.
— Пропустят? Как думаете? Не задержат?
— Что не задержат?
— Да почту же! Из-за карантина. Когда ее привезут?
— В десять, — ответил Дануорти, складывая все записки в одну стопку и открывая большой коричневый конверт. — Только на Рождество она обычно запаздывает — столько посылок и открыток…
Скрепленные листы в конверте тоже мало напоминали таблицы контактов. Это оказался отчет Уильяма Гаддсона о передвижениях Бадри и Киврин, распечатанный и разбитый по дням и времени суток. Такой аккуратности и стройности позавидовал бы любой реферат Уильяма. Поразительно, какое благотворное влияние оказывает на человека близость матери.
— Не понимаю почему, — не унимался Колин. — Это ведь не люди, ничего заразного. А куда ее привозят, в главное здание?
— Кого?
— Почту!
— В привратницкую. — Дануорти просматривал отчет про Бадри. Во вторник днем после захода в Баллиол оператор вернулся к сети. В два часа разговаривал с Финчем, искал Дануорти, потом, около трех, снова не найдя профессора, отдал Финчу записку. Где-то между двумя и тремя третьекурсник Джон И. видел, как Бадри шел через двор в лабораторию, кого-то разыскивая.
Тремя часами дня Бадри записан в журнале брэйзноузского сторожа. Там он работал за терминалом сети до половины восьмого, потом вернулся к себе домой переодеться на танцы.
Дануорти позвонил Латимеру.
— Когда вы были в лаборатории сети во вторник днем?
— Во вторник? — растерянно заморгал с экрана старик. — Это вчера?
— Накануне переброски. Днем вы ходили в Бодлеанскую библиотеку.
Латимер кивнул.
— Она спрашивала, как сказать: «Спасите, на меня напали разбойники».
Дануорти понял, что старик имеет в виду Киврин.
— Киврин встречалась с вами в библиотеке или в Брэйзноузе?
Латимер задумчиво поскреб подбородок.
— Мы засиделись до самого вечера, размышляя над местоименными формами. В начале XIV века процесс исчезновения местоименных флексий еще не завершился.
— Киврин пришла к вам в лабораторию?
— В лабораторию? — недоуменно переспросил Латимер.
— В помещение сети в Брэйзноузе! — отчеканил Дануорти.
— В Брэйзноузе? Разве рождественская служба там будет?
— Служба?
— Викарий хотел, чтобы я прочел благословение. Службу проведут в Брэйзноузе?
— Нет. Во вторник вы встречались с Киврин, чтобы придумать ей речь. Где именно вы встречались?
— Очень много затруднений вызвало слово «разбойники». Оно происходит от староанглийского…
Безнадежно.
— Рождественская служба будет в семь часов в церкви Святой Марии, — сказал Дануорти и нажал отбой.
Потом он позвонил сторожу Брэйзноуза и, оторвав от наряжания елки, заставил найти в регистрационном журнале Киврин. Как выяснилось, во вторник днем Киврин в Брэйзноуз не заходила.
Дануорти загрузил в компьютер таблицы контактов, добавив к ним отчет Уильяма. Во вторник Киврин с Бадри не виделась. Во вторник утром она была в лечебнице, потом приходила к нему, к Дануорти. Во вторник днем разбирала флексии с Латимером, и к моменту их выхода из Бодлеинки Бадри уже должен был отбыть на танцы. В понедельник с трех она лежала в лечебнице, однако остается еще белое пятно между двенадцатью и половиной третьего в понедельник.